15 февраля 2016 года , TUT.BY
Светлана Еременко пришла в
«Белавиа» на должность второго пилота в ноябре. Это первая девушка-пилот в
белорусской авиакомпании. Пассажиры, заметившие ее в окне кабины экипажа,
пытаются прямо с трапа самолета сфотографировать на телефон. Откуда она взялась
в «Белавиа»? Как смогла прорваться в стереотипно мужскую профессию? Откуда
смелость — брать ответственность за сотни пассажиров на рейсе? TUT.BY задал
Светлане свои вопросы, а она на них терпеливо ответила.
«Ко мне
тут серьезно отнеслись», или Откуда Светлана взялась в «Белавиа»
— А я прислала
резюме (смеется. — TUT.BY). Но в Беларуси я и до этого бывала: еще когда
работала в «Псковавиа» на Ан-26, у нас было несколько рейсов из Минска. Ехали
сюда служебной машиной, а потом уже летели.
До «Белавиа» работала в «Трансаэро». Там я
проходила переподготовку на конкретный тип самолета: и теоретическую, и на
тренажерах. Но полетать, к сожалению, я там не успела (российский перевозчик
«Трансаэро» обанкротился в прошлом году. — TUT.BY).
Как пилоты устраиваются на работу? Есть вакансия
«пилот», если тебя все устраивает и ты — авиакомпанию, то идешь работать.
Вообще, я отправила резюме в несколько компаний. Но первой мне ответила
«Белавиа» — и я сразу сюда. Думаю, могла бы пойти сюда, даже если бы ответили
не первыми. Сейчас объясню почему.
В некоторых российских компаниях случались очень
смешные диалоги. Звонишь и спрашиваешь: «Здравствуйте, у вас есть вакансия
„пилот“. А какие у вас требования?». В ответ: «Ну, уровень». «Уровень есть, а
условия какие? Что вы можете предложить?». Мне говорят: «А пусть сам звонит».
Спрашиваю: «Кто сам?». «Ну, за кого вы там звоните — пусть он и звонит». Я
отвечаю, что за себя звоню. Мне: «А у нас девушек нет». «Ну я же не спрашиваю,
есть ли у вас девушки. Я звоню по вакансии». Мне: «Нет у нас девушек-пилотов и
не будет». То есть иногда уже по телефону вот такое отношение. А в Беларуси
абсолютно не было никакого: «Что?! Девушка?!». Ко мне тут серьезно отнеслись,
как когда-то в «Трансаэро». Это и понравилось.
А еще у меня прабабушка по папиной линии —
белоруска. Ее судьба привела в Сибирь во времена Столыпинской реформы. Может,
кровь позвала?
Детство
на маленьком северном аэродроме
— Родилась я в Якутии, в поселке крохотном —
Хонуу. Туда только самолетами добраться. У нас там был маленький аэродром Мома.
Когда я была маленькой, к самолету на нашем аэродроме мог подойти любой
встречающий-провожающий. Самолету лететь, а мы, дети, если разрешат, заползем в
салон, все разведаем.
Папа у меня — авиационный специалист в области
радиотехнических средств. Отец хотел стать пилотом, болел этим с детства, но не
получилось, потому что зрение плохое. Мама, до того как с папой познакомилась,
была далека от авиации: закончила кулинарное училище в Ташкенте и приехала
работать на север поваром. Потом папа ей свою любовь передал, так что мама
пошла учиться на метеоролога, работала на метеостанции, а потом получила высшее
образование и стала инженером по авиационной безопасности.
Мы в детстве проводили очень много времени на
аэродроме. Недавно папа признался, что иногда даже нас там на целый день
оставлял, если надо было куда-то уехать по делам.
На вопрос: «Кем будешь, когда вырастешь?» — уже
лет с трех-четырех я почему-то очень серьезно отвечала:
«Летчицей-истребительницей». Но, конечно, мной только умилялись.
До моего третьего класса мы жили в поселке в
Якутии, потом папа все-таки перевел нас в Иркутск, в город.
Путь к штурвалу
— Когда заканчивала школу, если честно, не очень
верила, что получится пробиться в пилоты. Поступала я в 2004 году — тогда
девочке надо было получать отдельное разрешение, чтобы учиться на факультете
летной эксплуатации. Писала ректору, чтобы зачислили в качестве исключения.
После одиннадцати классов сразу же улетела в
Питер — поступать в университет, который тогда назывался Академией гражданской
авиации. Я не боялась уехать далеко от дома. Это нормально, если ты очень
хочешь, а тем более — если тебе дали шанс и разрешили учиться.
Сначала поступила не на пилота, а на штурмана.
На пилота были места только платные, а моя семья, к сожалению, не могла
оплатить такую дорогую учебу. Сначала надеялась перевестись на пилота уже во
время учебы, когда освободятся бюджетные места, но так и не дождалась. Очно
училась на штурмана, а заочно — на пилота. Летала в аэроклубе. Поэтому теперь у
меня два высших образования, оба летные. Штурманом я, кстати, тоже успела
поработать — в «Псковавиа».
Учиться было интересно. Жила в общежитии,
стипендия была копеечная — триста рублей. Но летным специальностям:
диспетчерам, пилотам, штурманам и наземным штурманам — выдавали талоны на
питание. А талоны были аж на две тысячи рублей. Ты мог на них домой молока
набрать, хлеба, в университете покушать на них же. Некоторым ребятам так
хватало талонов, что они их еще и продавали (смеется. — TUT.BY).
Подрабатывала официанткой, потому что на полеты
надо было собирать деньги — все же не бесплатно. Потом начала курсовые решать
ребятам — тоже подработка.
Когда узнавали, что я учусь в университете
гражданской авиации, то первый вопрос был: «На стюардессу?». Кивала: «На
стюардессу, да».
Девушке-пилоту всегда много внимания, которое я,
если честно, не очень люблю. Я понимаю, что всем факт женщины в авиации очень
интересен. Приходится отвечать на одни и те же вопросы. Иногда мне было так
скучно, что я придумывала разные ответы, чтобы себя хотя бы как-то повеселить.
Летать научилась раньше, чем водить
машину
— Почему хотела стать именно пилотом? Ммм… А вы
в кабине пилота были? Как вам ощущения? А когда ты сам держишь эту машину? А
когда ты тянешь ее на себя, она взмывает — и ты понимаешь, что эта вот махина в
твоих руках и что ты ей управляешь… Мне кажется, такой восторг есть у людей,
которые первый раз управляют автомобилем. У кого есть предрасположенность к
общению с техникой меня поймут.
Летать, кстати, я научилась раньше, чем водить
машину. Водить я люблю, но в этом я пока новичок. На автомобиле не люблю
превышать скорость, люблю все контролировать. Нравится, чтобы людям, которые
едут со мной, было комфортно.
За штурвалом самолета самостоятельно впервые
сидела в восьмом году. Было солнечно, что само по себе редкость в Питере. Я
просто приехала на полеты, а мне решили сделать подарок перед Днем авиации: «Ты
готова, давай сама». Было волнительно: руки дрожали, ноги. Но сильно не успела
напугаться. Все прошло замечательно, потому что перед этим я достаточно много
летала и за работой ребят-пилотов наблюдала. Тогда я заметила, что все
по-разному чувствуют самолет, по-разному общаются с ним.
«Автоматизация в современных самолетах — это
очень хорошо. Она не исключает, но минимизирует возможность человеческого
фактора и ошибки. Автопилот помогает. Но любая машина может когда-то сбиться,
это же компьютер. Поэтому человек необходим, даже когда когда работает
автопилот».
Я люблю, когда к самолету уважительно относятся.
Не дергают рычаги резко, а делают все бережно, любя. Тумблеры переключить, на
кнопочку нажать (улыбается. — TUT.BY). Но, может, это потому, что я женщина.
Нет, бережное отношение не занимает больше
времени. Знаете, в авиации есть такое: делать быстро означает делать непрерывно
и обдуманно. То есть если я что-то быстро нажму, не посмотрев, гораздо хуже
будет. А так, пока я нажимаю, я думаю.
Память пилотам нужна хорошая, да. Нужно читать
много технической литературы. К моему стыду, художественную читать некогда. Мне
даже неловко, когда кто-то из друзей рассказывает, что он что-то вчера
интересненькое прочитал — а я-то вчера читала навигацию. Но мне техническое
ближе. Иногда и учебники, правда, надоедают… Прочитаешь что-то и думаешь: ну
сколько можно об этом писать? Потом столкнешься с описанной ситуацией и
вспоминаешь внезапно и текст тот, и картинку на странице. Потом возвращаешься к
ней снова и уже запоминаешь насовсем. Поэтому память памятью, но надо
стараться, в первую очередь, во все вникнуть и разобраться.
Дело
техники
— Самолет, на котором я сейчас летаю, —
один из самых распространенных и надежных. Я рада, что управление на «Боинге» —
штурвальное. Сегодня есть самолеты, где управление — при помощи сайдстика (от
английского side-stick, боковая ручка управления. — TUT.BY). Мне кажется,
штурвал мне ближе.
К вопросу о том, на чем бы я полетала. Вообще я
очень люблю Ан-124 «Руслан». Я даже звонила — штурманом пыталась устроиться,
чтобы поработать на «Руслане». Потому что такая махина! А Ан-225 «Мрия» —
вообще супер.
Между работой пилота и штурмана различия
ощутимые. И программы различались: в штурманском деле больше внимания на
аэронавигацию, а в летном — на аэродинамику, технику пилотирования. Но это все
очень рядом.
Штурманская работа больше связана с расчетами:
на Ан-26 штурман отвечал за ведение документов на борту, за радиосвязь. Этот
опыт сейчас, в «Белавиа», мне очень пригодился. Я работаю на воздушном судне, где
всего два человека в кабине. Второй пилот и командир ведут связь по очереди.
Благодаря опыту штурманскому я уже не теряюсь в эфире.
Раньше, правда, я вела радиосвязь на русском
языке. А так как у «Белавиа» полеты в основном международные, приходится делать
все на английском.
Отличается от моей прежней работы многое.
Например, сейчас мы летаем в верхнем пространстве. Меньшие интервалы
эшелонирования, все летают рядом. Когда впервые полетела в Европу, очень
удивилась, насколько близко все друг к другу в небе. Над Россией на огромных
пространствах это не так заметно, а тут летишь и видишь рядом другие самолеты.
Я летаю пока что с инструктором, еще с нами
летит запасной пилот, которого называют safеty pilot (пилот безопасности. —
TUT.BY). Он контролирует меня, смотрит, чтобы я все процедуры правильно делала.
Дает советы.
Завораживают леса с высоты. Особенно над Россией
— леса, леса, а потом светлый маленький огонек городка. Мне это кажется уютным.
А в Европе, конечно, город на городе.
Сейчас у нас есть рейс в Хургаду — очень красиво
сверху, пирамиды видно.
На Минск сверху смотрю мало. Когда мы подлетаем,
в основном идет подготовка к посадке. Город видно, но мы очень заняты: разные
этапы подготовки приборов, снижение. Все очень напряженно.
Не переживай за пассажиров, просто делай
свою работу
— Пока у меня нет опыта работы в сложных
метеоусловиях. Тьфу-тьфу-тьфу, мне очень везет: сложные ситуации видела только
на тренажерах пока.
Но самое главное в работе пилота — четко
понимать свои задачи. Знаете, мне очень везет с учителями, инструкторами.
Кто-то из них мне сказал слова, которые я очень запомнила: не переживай за
людей. Ты должен просто знать, что у тебя ответственная работа и что нужно
прилететь из пункта, А в пункт Б. Даже если самолет будет лететь пустой. Ты
должен быть ответственным. Еще надо помнить о себе. Учитель по психофизиологии
нам объяснял: ресурсы человеческие безграничны. Инстинкт самосохранения на
полную мощность работает, когда ты переживаешь в первую очередь за свою жизнь.
Так и на рейсе: если ты сохранишь свою жизнь, сохранишь и все остальные.
По жизни я не экстремалка, нет. Правда, в
детстве я очень хотела прыгнуть с парашютом — мне не разрешали. И это было
первое, что я сделала, как только уехала в Питер от родителей. И знаете, больше
не хочу.
А я прыгнула без подготовки, без инструктора.
Авиационный народ еще такой юморной. Я наивная девочка шестнадцати лет, а они
шуточки отпускали: «Ой, кровь с прошлого раза не отстиралась», «Ой, подождите:
сейчас парашюты зашьем и поедем» (хохочет. — TUT.BY). Ну и, конечно же, все
очень нервно было. И еще мальчик меня один напугал в самолете. Сидел напротив
меня, а в руках какой-то кусок земли с травкой. Я спрашиваю: «А что это?». Он
говорит: «А надо с собой обязательно кусочек земли брать». Я сижу и думаю: а у
меня-то нету! Меня обмануть, конечно, было раз плюнуть.
Когда выпрыгнула — я не понимала, что делать,
как управлять парашютом. Сообразила, как он работает, и половину своего полета
пыталась его пилотировать: подтягивалась на канате, пытаясь его повернуть от
деревни, на которую я летела.
Меня тогда просто тянуло в небо, но я не знала,
что такое прыжок. Потом я поняла, что ко всему надо готовиться, всему надо
учиться.
Про любовь. «Мы не виделись неделю — и
меня уже не волнует, где он разбросал свои носки»
— Муж у меня тоже пилот, работает в авиакомпании
«Россия». Мы познакомились, когда я была в Екатеринбурге на учебе. Меня
отправили работать на Ан-26, многие знали, что я штурман, что могу по навигации
помочь, если кому-то что-то непонятно. Сергей позвонил мне, чтобы я помогла с
материалами к зачету.
Сегодня он работает в Питере, а я в Минске. Дом
наш в Санкт-Петербурге, родители мои тоже туда переехали жить. Но Минск на
Питер похож по настроению, тут все размеренно.
Все хорошо, с мужем мы всегда на связи. Сегодня
запросто можно увидеться по интернету. Он приезжает ко мне в гости очень часто,
я езжу, когда у меня есть время. На самом деле так даже интересней. Мы не
виделись неделю — меня уже не волнует, где он там разбросал свои носки, где он
гулял вчера с друзьями. Мне просто важно его увидеть. И ему тоже. И это
здорово.
Муж летает много: и по Европе, и по России — в
Омск, Тюмень, Самару. Он, кстати, очень удивлен географией нашей: «Куда-куда ты
летишь? В Женеву? Ух ты, я там никогда не был. В Ашхабад? Мы про такое только
слышали». По-доброму завидует мне, шутит, но он, конечно, очень за меня рад.
Я, в принципе, не привязана к какому-то месту,
городу. Я там, где мне есть чем заняться. И когда я в «Трансаэро» работала,
пришлось уехать в Москву. Все бросила — поехала сюда, потому что нет границ.
Небо одно и над Магаданом, и над Минском. А здесь сейчас есть то, к чему я шла
столько лет.
«Это уже не так экзотично — женщина за
штурвалом»
Девичья фамилия моя — Книжниченко. Сейчас —
Еременко. В студенчестве я мечтала: вот выйду замуж, и у меня наконец-то будет
«нормальная» фамилия, по которой будет сразу видно, что я девушка. А оказалось,
что все остается по-прежнему (улыбается. — TUT.BY).
Бывают смешные ситуации. Прохожу медицинский
осмотр перед рейсом — и меня отмечают как бортпроводницу. Говорю: «Так я не
бортпроводница». Мне в ответ: «Как это нет? Только у бортпроводницы в списке
членов экипажа женская фамилия».
Пока полную форму для девушки пилота «Белавиа»
еще шьют. «Для меня перешивали две рубашки мужские. Сейчас мне заказали женскую
форму — я ездила в Москву на примерку. А так пока и фуражка мужская. Я бы и
мужскую носила, мне нравится, но она мне велика, хоть это и самый маленький
размер. Брюки я купила те, что для девчат-стюардесс».
Если бы мне предложили выбрать другую работу, не
пилотом, то единственное, что бы я выбрала, — это работу мамой. Я бы хотела
своих двоих детей — девочку и мальчика. Мы много говорили с мужем об этом. Но,
если честно, я была бы рада взять, кроме двух своих детей, еще и ребенка из
детского дома. И не совсем маленького, а лет восьми-десяти. Чтобы этот ребенок
уже мог сравнивать и мог поверить в чудо. Я считаю, что любого человека можно
воспитать и помочь ему встать на ноги — и он оценит. Еще я считаю, что всем
нужно чудо.
Встречаюсь ли сама с чудесами? Да. Например,
когда я родилась, мой дедушка заболел очень серьезной онкологией. И мы считаем
большим чудом то, что он до сих пор живет. Хоть он сам 1928 года рождения.
Своих детей не буду отговаривать, если профессия
им действительно нравится. Хочет быть пилотом — пусть будет, хочет быть
журналистом — пусть будет, если ему это нравится и все получается. У меня мама
некоторе время говорила: «Ты уверена?», «А тебе это надо?», «А девочки так не
делают». Но потом, конечно, меня семьей очень поддерживали. Ребенок должен идти
своей дорогой.
Конечно, девочки так делают. Я знаю порядка
двух-трех десятков девчат, которые хотят летать или летают. Да, нас пока
ничтожные проценты. Но все равно дело идет к тому, что это уже не так экзотично
— женщина за штурвалом.
